Быть
собой в общем вагоне
Не знаю,
когда я познакомился с Долматовским. Знаю, что это было очень
рано: когда его песни, целиком или отдельными строками, оказались
привычной частью окружающего мира для моего послевоенного
поколения. Слово "Долматовский" было чем-то классическим,
мифологическим, существующим издавна и всегда.
Когда
в 1972 году моя любимая девушка поступила в Литературный институт
и я узнал, что поэтический семинар в её группе будет вести
Долматовский, то даже поначалу не поверил. Как, тот самый?
Он жив? Преподаёт в Литинституте?..
И мы
пошли на первое занятие семинара вместе.
Семинар
был просто знакомством. Когда дошла очередь до меня, я честно
признался, что пришёл в гости. Долматовский развёл руками:
- В гости,
конечно, это замечательно. Но вы знаете, мы тут будем работать.
Мы должны иметь возможность сказать другу всё, что думаем,
по-свойски. Тут уж посторонних быть не должно. Извините...
Он был
прав, и я ушёл дожидаться любимую девушку во дворе. В облике
Долматовского не оказалось ни классичности, ни мифологичности.
Он любопытно говорил в начале семинара о поэтическом труде,
но ведь никаким трудом не научиться находить простые песенные
слова: "Ночь коротка. Спят облака. И лежит у меня на
ладони незнакомая ваша рука...", "Любимый город
может спать спокойно и видеть сны, и зеленеть среди весны...",
"Хорошо над Москвою-рекой услыхать соловья на рассвете...",
"Если бы парни всей земли..."
Трудно
произнести эти строчки. Только пропеть. И за каждой из них
потянется следующая, потянутся нити переживаний, воспоминаний.
Не из таких ли строк, мелодий, ассоциаций соткано ощущение
нашей общей жизни в своём отечестве?.. Из этих негромких певучих
слов и всего, что стоит за ними: общей истории, общих радостей,
общих побед, общих трагедий...
Много
лет спустя мне довелось ещё пару раз встретиться с Долматовским.
Он был динамичным, спокойным, деловым - и существовал как
бы совершенно в другом измерении, чем его поэзия.
Потом
прошло ещё много лет. Долматовского не стало. И вот тогда
произошло моё настоящее знакомство с ним.
Нам с
женой (той самой моей любимой девушкой) выпало подготовить
и выпустить книгу последних стихов Евгения Долматовского "Общий
вагон" (Москва, "Гео", 1995). Мы побывали у
него в гостях - у Мирославы Ивановны. Перебирали его фотографии.
Вспоминали его песни. Листали его книги. И перечитывали рукописи
этих последних стихов. Неизвестных стихов известного поэта.
Маяковский,
с его талантом, говорил как о высшей чести, о которой он мог
только мечтать, - быть автором поющейся в народе песни. Долматовский
многократно удостоился этой чести, которую никто не может
регламентировать и которая значительнее любых наград и премий.
Вместе
с тем к нему совершенно неприложимо расхожее: "поэт-песенник".
В этот термин он никак не помещается. Не помещается в это
понятие военкор, прошедший всю войну и встретивший тридцатилетие
у Браденбургских ворот, не помещается профессор литературы,
почти полвека преподававший в Литературном институте, не помещается
автор необычных, своих книг документальной прозы, воспоминаний,
последняя из которых, "Очевидец", увидела свет одновременно
с "Общим вагоном" - когда исполнилось 50 лет со
дня победы и исполнилось бы 80 лет Долматовскому.
А последние
его стихи придают особое звучание слову "поэт".
Прислушаемся,
присмотримся к образам:
...Так страшно расставаться с рабством,
Хрустя четвёртым позвонком.
...Переходя порог тысячелетия,
Уносим память, как мороз по коже.
...Сжимая жёсткие ладони,
Как створки раковин моллюск,
Почти коленопреклонённый
О вашем будущем молюсь...
И ещё, и ещё...
Это -
поэзия. Безо всяких скидок на авторитет или на возраст.
Поэзия
совершенно неожиданная, как и должно быть поэзии. Полная напряжённого
внимания к смене эпох. К смене эпох и к тому, что в это непростое
время остаётся неизменным в человеческой душе.
Поэзия,
полная боли. Полная достоинства. Полная желания понять, почувствовать
смысл происходившего и происходящего.
Мне трудно,
почти невозможно сказать о многом из того, чем наполнена эта
книга: я отношусь к следующему поколению. Но вот осталось
письмо моей матери, учительницы русского языка и литературы,
с её впечатлением от только что вышедшей тогда книги "Общий
вагон":
"Поздравляю тебя с Праздником Победы - для меня это очень
памятный день во многих отношениях, да и для всех моих ровесников
тоже. А особо хочу поблагодарить за книжку Долматовского,
со стихами и, главным образом, с песнями на стихи которого
связана моя молодость. Не могу сказать, что я перечитала неизвестные
мне раньше стихотворения с удовольствием - не то слово для
выражения странного чувства при чтении этих стихов. Какое
там удовольствие - читаешь "со слезами на глазах",
а точнее, что вслух читать невозможно, "в горле горе
комом", и проглотить этот комок нелегко. Стихи тревожат
душу, ковыряют сердце и, кажется, оставляют в нём шрамы поглубже,
чем после инфаркта.
Я хорошо
чувствую, какую боль он выразил, говоря о внуках, попрекающих
старое поколение, что всё проделанное ими - "зря",
да ещё "с ухмылкой". Я это сама слышала от своих
внуков, а бывало - и от сыновей. И мне хорошо понятна горечь
большинства его стихов. Тяжело сравнивать светлые, ясные,
определённые строчки наших молодёжных и оптимистических "долматовских"
песен со строчками стихов этой книжки. И я с камнем на сердце
слежу за тем, как близкие и родные мне "пассажиры"
один за другим покидаёт места в этом "редеющем мире".
А вот строчки прямо про меня:
Энтузиасты,
фантазёры,
Мы отдали свои труды,
Переворачивая горы,
В чём вовсе не было нужды.
А ведь
на самом деле была, была нужда, только не успели или не смогли
мы перевернуть все горы.
Читаешь
газеты, видишь, что и здесь прав Долматовский, мы "остались
рабами у самих себя". Конечно, специалисты-литературоведы
оценят когда-нибудь прекрасные эпитеты в этих стихах, но я
могу только горько наслаждаться этими счастливыми находками
старого поэта, сумевшего увидеть и дать мне почувствовать
"память, как мороз по коже" или "верность перекошенной
идее". Очень своевременна перекличка с Лермонтовым (сравни
с "Думой"), а здесь - "разорившиеся наследники",
которые останутся похожими на отцов. Мне понятна и последняя
строфа в стихотворении про похороны Сталина. И я горько плакала
"о нём" - и слёзы были искренние.
А сейчас
я только и твержу - "Мой поезд отходит...""
Суметь в такой степени попасть в резонанс с переживаниями
своих современников - тоже признак подлинной поэзии.
Да, личности
необходимо вписаться в эпоху и в окружение. Найти своё место
в общем вагоне. Но личность осуществляет это личностно: с
внутренней ответственностью, с верностью лучшему в себе. В
отличие от безликой посредственности, бесталанной или даже
талантливой, которая приспосабливается, приспосабливает себя
к любым окружающим условиям - скорее изменяясь, чем переживая
изменения.
Долматовский
прожил свою жизнь, проехал свой немалый отрезок пути в нашем
общем вагоне. И теперь, читая его поэтический "путевой
дневник", мы видим, как тонко и честно соединяет он вчерашний
день с завтрашним. Таких свидетельств не так уж много. Тем
дороже они для нас и для тех, кто будет стараться понять наш
век.
...С
обложки книги последних стихов печально и задумчиво смотрит
Евгений Долматовский. Словно в окно поезда - но с какой стороны:
из вагона или с перрона?..
Нет уже
и моей мамы. И вспоминая её, вспоминая Долматовского, я мысленно
напеваю последнюю его песню, ещё не положенную на музыку:
Со мной
по вокзалу задумчиво бродит
Железнодорожная грусть.
Мой поезд отходит,
Мой поезд отходит,
А я остаюсь.
Да, это
так. Долматовский остаётся.
|