ЛИЧНОСТЬ В ПОЭЗИИ РЕЧИ

(Иван Ахметьев "Стихи и только стихи", Москва, 1993)

Вступление, посвящённое трёхстишию известного только мне поэта

да какие же это стихи
я и сам так могу
сколько угодно


Это не цитата из книги, о которой я хочу написать. Это слова одного из тех, кто недовольно её от себя отодвинул. Я только записал их в виде трёхстишия. В виде речи, выраженной тремя стихами (понимая стих как стихотворную строку).

И оказалось: не у Ахметьева нестихи, а у его оппонента - действительно стихи. Настоящие стихи, которые он сам стихами сделать не сумел. Не сумел проделать ту работу с ними, которая гораздо больше записывания.

Поясню некоторыми чуточными конструктивными подробностями.

Если слово "могу" поместить не во вторую строку, а в третью, возникнет выразительная пауза после слова "так". Но когда "могу" остаётся во второй строке, то в третьей строке концентрируется главная смысловая неточность, придающая этому трёхстишию особую внутреннюю парадоксальность.

Большие буквы в начале предложений пришлось убрать: они мешали ощущению устной речи. То же самое произошло со знаками препинания.

Но самое существенное в том, что разговор наш был пространным и не сводился, разумеется, к этим немногим словам. Будучи вычлененными из разговора, они как бы вобрали весь его в себя - настолько, что ни к чему приводить другие его фрагменты.

Эта с трудом объяснимая работа по вычленению стихов из речи, по их поэтическому представлению и усилению - и отличает, наверное, стихотворную речь от обыденной даже тогда, когда они лексически схожи.

Открытие Журдена, что мы говорим прозой, - это неплохой шаг к возможности понять, что мы говорим ещё и стихами. Но чудо превращения обыденной речи в поэзию совершается не само. Раскрытие этого чуда осуществляет работающая со словом личность.

Вместе с расположенным к пониманию читателем.

Ахметьев ещё и сам старается стереть до конца границу между поэтом и читателем. Может быть, он так и стал поэтом:

такие
стихи заразительные

даже их не только
запоминаешь
но и сам
сочинять начинаешь

Стихи и только стихи

В названии этой книги - прежде всего уверенное отстаивание своего непростого жанра как жанра чисто поэтического. Ведь и самому автору, несомненно, не раз приходилось слышать в свой адрес: "Да какие же это стихи?"

Но здесь есть ещё одна важная нота. Важная именно сейчас, когда стихотворные книги вдруг превратились на книжном рынке в товар довольно низкого спроса.

Позволю себе отвлечься.

Как-то я принёс в книжный магазин пачку экземпляров только вышедшей поэтической книги Людмилы Окназовой "Под звёздной кручей". Книги, с моей точки зрения, замечательной, но в данном случае это не имело значения. Показал директору магазина. Та открылала книгу, закрыла её и непонимающе подняла на меня глаза. - "И что вы хотите?" - "Чтобы вы взяли её на реализацию." - "Так ведь это стихи!.." И она начала так смеяться, что я поспешил уйти.

Так вот книга Ахметьева настаивает: здесь стихи! В современном вызывающем смысле этого слова.

А дальше идёт откровенное обращение за помощью: "Посвящается любителям чтения". Не любителям пива и чтива, которых стараются заманить обложки ходовых книг, а вот, знаете ли, таким странным для сегодняшнего дня архаичным людям: любителям чтения. И мне, вместе с Ахметьевым, хотелось бы обратиться именно к ним. Давайте почитаем эту книгу спокойно, не торопясь, прислушиваясь к необычной обыденности.

Фразы и паузы

приятно
руку
положить на стол

По содержанию это - гимн свободе. Радование крошечной свободе обыденного движения. Сосредоточенность внимания на микросвободе, но ведь из таких микросвобод сложена любая наша большая свобода.

Психолог или психиатр увидят здесь сообщение особенное важное, когда оно исходит от человека невротического склада, зажатого неврозами и комплексами. Тоже не пустяк для нашего времени.

Но всё это относится пока к содержанию фразы.

Теперь обратим внимание на паузы в ней, в этой фразе. На те паузы, которые и превращают её в стихотворение. Благодаря этим паузам, мы как бы присутствуем при рождении мысли, сопереживаем тому переживанию, благодаря которому она разворачивается.

Вот другое:

я выключил свет
на этом кончился день

Здесь две фразы. Пауза между стихами скорее соединяет их, чем разделяет. Соединяет совсем обычную первую фразу и довольно обычную вторую, а в результате возникает почти незаметный вначале, но напряжённый и глубокий парадокс. Парадокс искусственного, противоестественного, городского, щелчкообразного конца дня.

А вот и у самого Ахметьева про паузу:

пауза
которую я сделаю
прежде чем ответить
скажет вам больше

Эти стихи полны пауз, и действительно кажется, что паузы здесь значительнее слов. Так и есть: эти паузы доносят до нас поэзию речи, её внутренний ритм, её затаённое дыхание.

Для сравнения посмотрим на почти обычное (и даже рифмованное!) четверостишие. Такие здесь тоже встречаются.

ходить смотря по сторонам
не посчастливилось ли вам
идешь и песенку поешь
на беззаботного похож

Стихотворный смысл здесь тот же, ахметьевский, но он воспринимается в основном за счет подтекста. За счет того внутреннего "нет", которое чувствуется в то время, когда говорится "да". А ритм и рифмовка делают здесь другую работу, более обычную для поэтического творчества. Они служат созданию песенки - как бы той песенки, которую идёшь и напеваешь, чтобы казаться самому себе беззаботным.

Маскарад андеграунда

Не очень-то мне нравится термин "андеграунд", но воспользуюсь им как определителем того плодотворного слоя подлинной русской культуры, благодаря которому ей удалось жить не умирая под палящими идеологическими икс-лучами.

Андеграунд жил и выживал маскарадом (ах, не рано ли я употребляю здесь прошедшее время?). Великим маскарадом искусства, в котором каждый может найти себе всевозможные наряды, быть бы только личностью, способной сохранить себя в любом наряде.

Этот маскарад был пёстр снаружи, но нешуточно серьёзен по сути. Многим довелось примерить и наряд арестанта, и платье изгнанника. Маскарад был антитезой мрачному шутовству власть предержащих, устроенному наизнанку: серые маски, под которыми не оказывается лица.

Вот и в книге Ахметьева мы замечаем то один, то другой межевой столбик, отделяющий один карнавал от другого:

труд создал из человека обезьяну
из обезьяны мышку
из мышки лягушку
из лягушки рыбку
из рыбки губку
из губки туфельку
а туфелька трудилась-трудилась
и прохудилась

Отличный балахон из лоскутьев пустопорожней болтовни начётчиков. Их лоскутьев, соединённых собственной улыбкой!..

Или одностишие - маскарадный лоскуток из более современного обихода:

Сталин нетипичен

Вот что хотите, то с этим лоскутком и делайте. А он полощется, дразнясь, на ветру: типичен - нетипичен - или просто такой тип - или не всё так просто...

Маскарад андеграунда не только служил спасению от идеологии. Он входил в привычку, становился частью характера, свойством личности. Заметно это и в книге Ахметьева.

Ирония застенчивого человека

скажи
своё УЖО
и бежи

Ирония здесь уже не на уровне фразы, а на уровне слова - или даже звука. Точнее, самоирония. Ещё точнее: самозащитная ирония. Ирония, позволяющая остаться собой и после того, как сбежал (сбежал, но ведь до этого всё-таки сказал!), и сам этот побег превратить одним звуком в свою ироничную победу.

Но хотя каждое из таких стихотворений - безусловная творческая победа, автор не отличает её от поражения. Ирония его не только не мешает нам видеть подлинные беды личности в чужеватом ей мире, но и обостряет это виденье.

в чём-то ты
как всякий поэт
неповторим и удивителен

в чём-то ты
как всякий человек
невыносим и отвратителен

Или другое неприметное, но примечательное стихотворение:

может
я недостоин

или не так устроен

О ком, о чём это? О женщине? О государстве? О славе? Или - обо всём сразу?..

С застенчивостью, наверное, связана и те немногие стихотворения, которые были мне как читателю органически неприятны.

Увы, современная интеллигентская речь, а вслед за ней и современная литература не брезгуют "ненормативной лексикой". Кстати, этот нелепо-высокопарный эвфемизм, придуманный для понятия матерщины довольно смешон: не смущаясь употреблять её, наши литераторы всё-таки стесняются её прямого названия.

Но в этой книге нет удовольствия от мата, которое противнее его самого. Словно какая-то тягостная необходимость побуждает автора включить в свои стихи ещё и это. Стихов таких совсем немного, и грубость их больше всего напоминает нарочито хриплый голос подростка, утверждающий таким образом свою взрослость.

Неужели этот слой обыденной речи тоже показался автору своим, личностным?.. Или всё-таки здесь его тонкий слух сфальшивил?.. Мне бы хотелось думать, что это тоже своего рода ирония - ирония над тем, куда заносит нас порою наша закомплексованно-разнузданная речь.

Но вернёмся всё же в мир речи нормальной, в которой и без ругани остаётся значительным каждый звук. Именно без ругани эта речь и становится значительной - и снова упругой иронией отгораживает нас от чужой ругани и известных каждому попрёков:

может я плохой отец
никуда не годный муж
может я вообще подлец
уж

Порою ирония у Ахметьева как бы сливается с предметом иронии, превращаясь в некое поэтично-обыденное косноязычие:

Приятно заметить
столь нежное сердце
в столь
в таком
в общем
как вот Вы

И косноязычию этому всё-таки скорее сопереживаешь, нежели посмеиваешься над ним. Даже если сам ты мастер говорить комплименты, красноречив и общителен.

Сопереживание это возникает не обязательно как переживание <I>своего<D>. Оказывается, из этих кусочков повседневной речи, которые кажутся поначалу довольно случайными, постепенно прорисовывается человеческая личность.

Проговорки о главном

Сначала даже не верится, когда замечаешь, что среди этих стишков-фрагментиков, в которых и большие буквы-то почти отсутствуют, вспыхивают искорки мировоззренческих восприятий, пониманий и даже открытий, которые и превращают человека в личность.

Нет, это не концепции, не сентенции, не суждения. Больше это похоже на случайные проговорки. Как бы случайные проговорки о главном. И потому они воспринимаются куда острее, чем специальные декларации.

вот и Пасха
прошла
мимо церкви
проезжаю
те же кресты
кругом ея
тот же автобус
тот же я

Это стихотворение о "томлении по томлению", говоря словами Мейстера Экхарта. О том, что неизменно происходит рядом с нами и к чему мы не можем прорваться, пока нас не пускает собственная неизменность. Или о чём-то другом? Точно не скажешь. Это всего лишь проговорка...

Или:

всю жизнь
ищу выход

а вы?

А вот две строчки, которые, право же, стоят иного теологического труда:

для Бога
нас немного

Иногда то, что на первый взгляд кажется всего лишь каламбуром (например, о тех, кто пал ниц и кто пал ницше), при перечитывании и обдумывании обретает новую глубину. Иногда проговорка о главном озадачивает:

остальное время
я мучительно отсутствую

Но в любом случае каждая из таких проговорок приоткрывает душу того, кто сумел проговориться. Прорваться от себя ко мне, читающему эти строки.

С точки зрения литературы

Если бы я был литературоведом, всё было бы проще. Я написал бы о лианозовской школе и её последователях, о замечательном Всеволоде Некрасове и самобытном Яне Сатуновском, о параллелях в творчестве Ахметьева с их творчеством, о концептуализме, о верлибре, ну и много-много всякого другого.

Но я не литературовед. Мне просто хочется рассказать о необычной книге, которая лежит передо мной и о которой я услышал "Да какие же это стихи?" не от одного человека. Хочется объяснить (если не другому, так хоть себе самому), какие же это стихи, почему они так весомы внутренне, хотя так неказисты внешне, тем более, что и сам я это разглядел вовсе не сразу.

В то же время - нужны ли эти комментарии? Не лучше ли просто привести побольше самих стихотворений, благо они столь миниатюрны?..

Вот, например, если не с точки зрения литературоведения, а с точки литературы - что скажет нам о своих стихах сам Ахметьев? В одном можно не сомневаться: он скажет искренне. Это главное в его поэтическом стиле.

конечно
что я за поэт
моих стихов почти что нет

И ещё одно авторское наблюдение. Надеюсь, оно постепенно утратит свою актуальность после выхода этой книги, хотя навсегда останется автобиографически точным для двух с лишним десятилетий до её появления.

от многих других писателей
я отличаюсь тем
что лично знаком
со всеми своими читателями

Два завершения

Тем, кто воспринимает поэзию непосредственно, для кого мои размышления о книге Ахметьева оказались лишними, я предлагаю в качестве утешения следующее его стихотворение:

они мне начинают объяснять
что у него к чему

и довольно нудно

ну зачем мне это нужно

А для всех остальных закончу оптимистично-примирительным трёхстишием:

хорошие стихи
не отменяют
других хороших стихов

(Журнал "Октябрь", №2, 1995 г.)